ПРОСТРАНСТВО ХОРОЛОГИИ

   Что будет, если нам фатально повезет и очередной новый депутатский корпус окажется на редкость порядочен, последователен и заботлив, явив собой щемящее душу единение патриотов Норильска? А руководство НН, краевые и федеральные власти со всем тщанием проникнутся проблемами города, уж пятилетку, как депрессивного? Да так проникнутся, что корпоративный Никелька добровольно уйдет из детского садика и ухитрится самовоспитываться на 3000 руб. в месяц из краевых дотаций, а федеральный двуглавый орел повернет за Урал сразу оба клюва!
Наверное, будет дело. Большое, хорошее и доброе.

   Все вместе они озаботятся достойной зарплатой работников самого богатого (в пересчете на разведанные и еще не подтвержденные залежи) предприятия страны и доходами жителей самого богатого (в пересчете стоимости этих залежей на квадратные метры городской жилплощади) города России. Не забудут про экологию и жилищное строительство, про необходимость кардинального решения вопроса авиаперевозок, про нищету заполярных пенсионеров-созидателей и даже, заканчивая, но, не упуская дежурный молодежный вопрос, — «продосуг».
И будет нам счастье, займется заря… Ну как? Вам не верится? А давайте все же поверим!,  даже если шансы именно такого развития событий равны вероятности воплощения космогонических фантазий.

   Но и при таком развитии события есть некий вопрос, есть напрочь забытый и поросший ягелем сектор общественных действий, интереснейшие методологии, про кои даже все эти гипотетически существующие высокозаботливые надёжи не вспомнят никогда…
Никогда! Я совершенно в том убежден. Потому что у них не будет историков. Последние лет двадцать эта наука стала лишней.
Пора пояснять, и на этот раз я начну с юных.
   Ни для кого не секрет, что на норильских интернет-форумах много молодежи, ведь электронная коммуникативность — непременное свойство современной молодости. Но для многих секрет, что подавляющее большинство молодых просто не любит Норильск.
Причем, слово «не любит» — в кавычках, ибо оно используется чаще лишь как стержень для нанизывания остальных поводов. «Не люблю — надо уезжать», «не люблю — буду марать подъезды», «не люблю — пошли все к черту».
   «Паразиты» — скажет в сердцах родитель, обладающий доброй памятью о днях своей  состоявшейся норильской юности. «Правильно делают» — скажет «постоянно ссыльный», вдвойне страдающий от того, что к этой «ссылке» его приговорил никакой не Сталин.
   Я же скажу: «А за что». А за что любить-то? Они сами знают?
Сложно любить заполярный город длиной в 3 км, территория которого зимой граничит с космосом, а летом облита газами. Любить эту площадку — то же самое, что «любить» международную космическую станцию. Или танк. Такой подвиг под силу единицам. Облупленная краска на домах, последние городские кусты, которые прекратили высаживать, пустые глазницы брошенных домов и новостроек-долгостроек, груды весеннего мусора и осенних пивных бутылок. Можно продолжать, да не хочется.
Но странное дело — стоит на каком-нибудь материковском форуме выложить красочную фотографию «Норильск с вертолета», как тут же откликаются все бывшие норильчане — ровно та же молодежь, что три года назад здесь скрипела зубами. И все, оказывается, «любят»! Скучают, ностальгируют, мечтают прилететь-посмотреть. Передают привет «34-ой школе», «солнечке», «богдана», «драмаку». Вспоминают, что они любили. И что же любили? А все то же — двор, школу, место тусовки. Аптека-улица-фонарь. И все. То есть, лишь то, что любить можно только на расстоянии, как типовые всеобщие воспоминания детства.

А теперь позовем историка и вспомним 30-е и 40-е годы Норильска.
Постараюсь помочь представить… Вот Шмидтиха в пунктирах вагонеток. Редкие низкие дома, уже частые зоны чересполосицей. Разбросанные промобъекты, огромные расстояния между ними. Лошадки, редкие легковушки. Барачные поселки, там, кроме людей, куры и свиньи. Высокие ажурные вышки с прожекторами. Дымы печей и домашних печек, локомобилей и паровозов. Универсальная бесформенная одежда — то ли зэковская, то ли парадная.

Одноэтажная школа №1 возле озерца. И школьники из нее. Первые норильские дети.
Норильские дети тех лагерных лет имели другую степень самостоятельности, смелости и авантюризма. В школу и обратно (порой  несколько километров) ребята из посёлка ходили только вместе. Старшеклассники охраняли малышей и девчонок, особенно, если приходилось идти через коксовый завод, где работали урки, не раз пытавшиеся приставать к девушкам. Детям доводилось видеть, как рушатся стены недостроенного цеха, и несколько дней по дороге в школу слышать стоны погребенных под руинами. Они считали выстрелы по людям, по лаю собак определяли, куда идет колонна заключенных… Многое видели детские глаза, да боялись спросить. А взрослые молчали и будут молчать после реабилитации, так глубоко засел страх. Поэтому дети подменяли знание полётом фантазии, ухватывая самую суть. И уходили ли от сути.
Сопливый, как нам может представиться, охотник с собственным ружьем-«фроловкой» — не редкость для Норильска того периода. Такие пацаны-романтики всегда востребованы — они из всего Чехова читают только рассказ «Мальчики», похождения двух гимназистов, начитавшихся Фенимора Купера и Майн Рида… Так начинались сложные, опасные походы и приключения.
Вот два парнишки из седьмого класса: на зимние каникулы решили пойти на лыжах к отцу одного из них. Зимой, в сорокаградусный мороз. Отец работал метеорологом на реке Гремяка (снегоходчики вздрогнут!), это к востоку от Норильска на 60 км. Вышли на Норилку, свернули на реку Рыбную. Там на стрелке стоял поселочек Часовня, где, как утверждали норильчане, выпекали самый вкусный хлеб, — волшебный запах летел над зимней тундрой… Переночевали, взяли горячего хлеба и пошли туда, где уже нет изб и печек. Когда добрались до метеостанции, отец не особенно удивился.

Мальчишки жили, помогали, охотились… Ба! Каникулы кончаются! Тем же путем папаша отправил деток в город. Вернулись в школу, рассказали, выслушали другие аналогичные рассказы. И принялись учиться дальше под портретом Вождя.
Сегодня такое нам покажется немыслимым. Сейчас, если кто-то затеет аналогичный зимний поход, то для аккомпанемента понадобятся восторги всех местных СМИ, куча щедрых спонсоров, груды крутого импортного снаряжения, месяцы подготовки до и месяцы хвастливых отчетов после. Ибо круто.

Да сейчас такого и не требуется… Другая, знаете ли, психологическая готовность родителей.
Но главное-то не в этом!
Все эти дети беззаветно и преданно л ю б и л и Норильск. Да, да, тот самый — запах серы, километры колючей проволоки, бараки, копоть угольного дыма, крики охраны, визг свиней и свистки паровозов за замерзшими оконцами. Почему?
Да потому, что они никогда не воспринимали Норильск, как «городок в 3 км». Никогда норильчане не считали Норильск поселком, пусть даже «рабочим», предпочитая говорить масштабное Норильскстрой. Только получили статус города, и тут же понадобился эвфемизм «Норильский промышленный район». Вот такие мы. Вот такой способ пространственного определения своих жизненных интересов. Норильск — это всё вокруг! Применяя аналогию, скажу, что норильские дети тогда воспринимали свое жизненное пространство не как «домик» и даже не как «участок», а как «графскую усадьбу».
А в усадьбе много чего есть… Вот летняя кухня — это Кайеркан и Далдыкан. Вот кузня — Талнах. Вот будка сторожей — это пост ГАИ. Вот ручей — река Норилка, вот фонтаны — Красные камни и Хараелах, вот пруд.
На Севере к расстояниям относятся по-другому, к пространству тоже. И мы неизбежно переняли эту черту у всех северных народов планеты. В условиях островного Норильска, если куда-то можно доехать — это рядом. Дудинка совсем рядом, Игарка, куда можно добраться на вездеходах — неподалеку. Снежногорск, с которым мы связаны лишь тонкими живительными проводами, вообще официально часть Норильска.
Дети любили всю усадьбу. А не двор или место тусовки.
Теперь главное — как это делалось.

Все дело в хорологии! Это важный в курортологии фактор «воздействия красотой места». Это когда вы смотрите на великолепные пейзажи и просто отдыхаете душой. А хорологический ресурс вокруг Норильска колоссален.
Летом 1940 года Наталья Царёва — легендарный школьный директор — возглавила первую в норильской истории пионерскую экспедицию на озеро Лама. Для 39 школьников отвели дома лесорубов. Дома стояли без окон и дверей, но радостные дети умело затягивали щели одеялами, ничего их не пугало. Радовали горы, лес, озеро-море. Старшеклассники ходили в походы, ловили в Ламе рыбу, собирали ягоды, грибы… Это стало практикой! Озеро Лама по инициативе норильских учителей стало постоянным местом для создания «Республики отдыха» для маленьких норильчан. Вот что писала газета «Сталинец» от 31 июля 1948 года: «...в ночь с 28-го на 29 июля четырьмя рейсами самолёта благополучно прибыли на Ламу. Дети размещены в Доме отдыха, по три-пять человек в комнате. Благоустроенный, сияющий чистотой дом, просторные светлые комнаты, хорошие кровати с пружинными матрацами и прекрасная природа приводят детей в восторг. Радостным возгласам нет конца».
А начиная с 1943 года, норильские дети ежегодно отдыхали еще и в пионерских лагерях в Таёжном, старшеклассники — в Курейке. Дети ехали по тундре, видели Дудинку, знали, что такое Енисей, пароход, эвенкийская и южная тайга.
Помогали и родители. Еще в моем детстве в городе не было ни одной семьи, не знавшей, что такое еженедельные лыжи. Отцы охотились, были заядлыми рыбаками. Но многие  родители — «зэки», если не по суду, так по сути, ничего тут любить не могли. Мешала обида.
А дети — первые настоящие норильчане — любили всю «усадьбу».
Ибо ее есть за что любить — Мелкое, Глубокое, Лама, Хараелахские горы… Все это богатство, кроме заповедных достоинств, имеет еще, как это называется в курортологии, колоссальный хорологический потенциал. Это позитив. Этим можно и нужно гордится, про такое можно рассказывать в сети и по такому стоит тосковать.
Потом все рухнуло.

Начальники и начальнички обзавелись личными катерами — для решения личных проблем. Дом отдыха на Ламе у детей забрали под производственную турбазу, которая так и не смогла стать истинно народной. Она и сейчас практически мертвая. Лодочную станцию на Долгом озере сожгли. Предприятия понастроили турбаз, где главное не лиственница и лыжи, а мангал и натопленная комната, где отдыхать можно только в режиме «водка-шашлык». Говорят про какой-то «экстремальный» туризм. А туризм мест наших родителей никакой не экстремальный, он обычный, для отдыха и наслаждения.
Про Дудинку дети теперь ничего не знают. В Курейку вывозить перестали, старый пионерлагерь Таежный закрыли, Солнечный принимает жалкие пару сотен детей, все это подменили «Болгарией и Анапой для избранных»… И теперь наши чада не знают не то, что тайги, — своей тундры, не знают про красивейшие предгорья Путоран и про Великие Путоранские озера. Болгария им ближе. Но тех «болгарий» на свете много, а Путоранский заповедник один. Детей просто обманули. Родной хорологический ресурс у них забрали и бездарно спрятали.
Наши дети забыли, что они, как представители племени смелых и сильных, владеют всей усадьбой… Им подсунули хибару, сказав, что это и есть Норильск — пыльный и загазованный. И тогда вся «хорология» свелась к очень посредственным граффити да серым коробкам дворов без признаков озеленения. А это, согласитесь, искренне и долго любить невозможно.
Наши дети не ненавидят Норильск. Они его просто не знают. Вот и не любят они ту «космостанцию», в которой их заперли. Дети не танкисты. Они просто чахнут эмоционально, ибо на Севере нельзя жить круглый год в танке.
А ведь у нас есть «стерильность природы за углом».

Что бы это оценить, вам придется оторваться от пятничного пива и вместе с детьми выйти за зону промышленного загрязнения, благодаря которому мы числимся в десятке самых грязных мест планеты. Там, где пресловутая роза ветров щадит природу, ничего ядовитого и опасного для человека не существует. Вода путоранских озер чистейшая. В 1996 году мы ездили на Ламу с экологами-англичанами, те брали пробы воды и грунта. Меня поразило утверждение британского профессора, что нигде, даже на высокогорном озере Тити-Кака он не встречал столь чистой воды. Нет здесь страшно ядовитых грибов, ползающих по кустарникам гадов и прочей нелицеприятной живности. Ну и хорология, конечно!
Ничего так не лечит душу, как она.
Давайте попробуем вернуть былой опыт! Чем там занята турбаза на Ламе? А что это за катера-суда стоят у причала? Только не врите, что для производственных нужд.
Начнем организованно возить детей в возрожденный Детский дом отдыха на Ламе, на Глубокое (там тоже есть отличная турбаза), под Дудинку, в Курейку, которая примет с радостью. Сколько будет стоить такая детская летняя программа на Ламе? Столько, сколько пара-тройка командировок городских чиновника за границу для насыщения слишком бесценным опытом, в основном хорологическим… Или четверть джипа с нулями.
Сделаем из части придорожных турбаз детские. Возродим зимние и летние экскурсии. Начнем ходить в тундру сами. И заклинаю вас, держитесь подальше от торфяных болот… тьфу, подальше от наших заводов и весенних дворов…
Пусть у наших подросших детей, независимо от того, уезжают они или остаются жить здесь, будет за что любить настоящий Очень Большой Норильск.

Мы понимаем, что одной хорологией не откупишься.
Мы-то знаем, как важна для позитивной памяти и гордости зарплата, экология, жилищное строительство и цены авиабилетов.
Только мне кажется, что… временным арендаторам «хижин» никто и ничего тут делать не будет! А вот владельца Территории на кривой не объедешь. Говорят же, что родившийся в собственном доме ребенок имеет другую психологию жизни. А тут целая… Ну вы помните.
Как видите, никакого дутого «патриотизма». Я только про Любовь.
 
(С) Денисов Вадим        г. Норильск 
Скачать файл